Ольга Берггольц
Краткая биография
Русская писательница, поэтесса. Родилась Ольга Федоровна
Берггольц 16 мая (по старому стилю - 3 мая) 1910 в Петербурге, в семье
заводского врача, жившего на рабочей окраине Петербурга в районе
Невской заставы. Мать - Мария Тимофеевна Берггольц, младшая сестра -
Мария. В 1924 в заводской стенгазете были опубликованы первые стихи
Ольги Берггольц. В 1925 Ольга Берггольц вступила в литературную
молодежную группу "Смена", а в начале 1926 познакомилась там с Борисом
Петровичем Корниловым* (1907-1938) - молодым поэтом, незадолго до
этого приехавшим из приволжского городка и принятым в группу. Через
некоторое время они поженились, родилась дочка Ирочка. В 1926 Ольга и
Борис стали студентами Высших государственных курсов искусствоведения
при Институте истории искусств. Борис на курсах не задержался, а Ольга
несколько лет спустя была переведена в Ленинградский университет. В
1930 Ольга Берггольц окончила филологический факультет Ленинградского
университета и по распределению уехала в Казахстан, где стала работать
разъездным корреспондентом газеты "Советская степь". В это же время
Берггольц и Корнилов развелись ("не сошлись характерами") и Ольга
вышла замуж за Николая Молчанова, с которым училась вместе в
университете. (Сборник статей "Вспоминая Ольгу Берггольц"). Вернувшись
из Алма-Аты в Ленинград, Ольга Берггольц поселилась вместе с Николаем
Молчановым на улице Рубинштейна, 7 - в доме, называвшемся "слезой
социализма". Тогда же была принята на должность редактора
"Комсомольской страницы" газеты завода "Электросила", с которой
сотрудничала в течении трех лет. Позднее работала в газете
"Литературный Ленинград". Через несколько лет умерла младшая дочь
Ольги Берггольц - Майя, а спустя два года - Ира.
В декабре 1938 Ольгу Берггольц по ложному обвинению заключили в
тюрьму, но в июне 1939 выпустили на свободу. Беременная, она полгода
провела в тюрьме, где после пыток родила мертвого ребенка. В декабре
1939 года она писала в своем тщательно скрываемом дневнике: "Ощущение
тюрьмы сейчас, после пяти месяцев воли, возникает во мне острее, чем в
первое время после освобождения. Не только реально чувствую, обоняю
этот тяжелый запах коридора из тюрьмы в Большой Дом, запах рыбы,
сырости, лука, стук шагов по лестнице, но и то смешанное состояние...
обреченности, безвыходности, с которыми шла на допросы... Вынули душу,
копались в ней вонючими пальцами, плевали в нее, гадили, потом сунули
ее обратно и говорят: "живи". (С. Шульц, "Главная улица
Санкт-Петербурга"; "Наука и жизнь", 2001)
В годы блокады 1941-1943 Ольга Берггольц находилась в осажденном
фашистами Ленинграде. В ноябре 1941 ее с тяжело больным мужем должны
были эвакуировать из Ленинграда, но Николай Степанович Молчанов умер и
Ольга Федоровна осталась в городе. "В.К.Кетлинская, руководившая в
1941 Ленинградским отделением Союза писателей, вспоминала, как в
первые дни войны к ней пришла Ольга Берггольц, Оленька, как ее все
тогда называли, видом - еще очень юное, чистое, доверчивое существо, с
сияющими глазами, "обаятельный сплав женственности и размашистости,
острого ума и ребячьей наивности", но теперь - взволнованная,
собранная. Спросила, где и чем она может быть полезна. Кетлинская
направила Ольгу Берггольц в распоряжение литературно-драматической
редакции ленинградского радио. Спустя самое недолгое время тихий голос
Ольги Берггольц стал голосом долгожданного друга в застывших и темных
блокадных ленинградских домах, стал голосом самого Ленинграда. Это
превращение показалось едва ли не чудом: из автора мало кому известных
детских книжек и стихов, про которые говорилось "это мило, славно,
приятно - не больше", Ольга Берггольц в одночасье вдруг стала поэтом,
олицетворяющим стойкость Ленинграда." (Сборник "Вспоминая Ольгу
Берггольц"). В Доме Радио она работала все дни блокады, почти
ежедневно ведя радиопередачи, позднее вошедшие в ее книгу "Говорит
Ленинград". Ольга Берггольц была награждена орденом Ленина, орденом
Трудового Красного Знамени и медалями.
Умерла Ольга Федоровна Берггольц 13 ноября 1975 в Ленинграде.
Похоронена на Литераторских мостках. Несмотря на прижизненную просьбу
писательницы похоронить ее на Пискаревском мемориальном кладбище, где
высечены в камне ее слова "Никто не забыт и ничто не забыто", "глава"
Ленинграда г.Романов отказал писательнице.
Среди произведений Ольги Федоровны Берггольц - поэмы,
стихотворения, рассказы, повести, пьесы, публицистика: "Углич" (1932;
повесть), "Глубинка" (1932; сборник очерков, написанных в Казахстане),
"Стихотворения" (1934; сборник лирики), "Журналисты" (1934; повесть),
"Ночь в "Новом мире" (1935; сборник рассказов), "Зерна" (1935;
повесть), "Книга песен" (1936; сборник), "Февральский дневник" (1942;
поэма), "Ленинградская поэма" (1942), "Ленинградская тетрадь" (1942;
сборник), "Памяти защитников" (1944), "Они жили в Ленинграде" (1944;
пьеса; написана совместно с Г.Макогоненко), "Твой путь" (1945),
"Ленинградская симфония" (1945; киносценарий; совместно с
Г.Макогоненко), "Говорит Ленинград" (1946; сборник выступлений Ольги
Берггольц по радио в годы блокады Ленинграда; первое издание книги
было изъято в связи с "ленинградским делом"), "У нас на земле" (1947;
пьеса), "Первороссийск" (1950; героико-романтическая поэма о
петроградских рабочих, строивших в 1918 на Алтае город-коммуну; в 1951
- Государственная премия СССР), цикл стихов о Сталинграде (1952),
"Верность" (1954; поэма о Севастопольской обороне 1941-1942 годов),
"Дневные звезды" (1959; автобиографическая книга лирической прозы; в
1968 был снят одноименный фильм), "Узел" (1965; сборник стихов
1937-1964 годов).
Источник:
http://www.peoples.ru/art/literature/po ... berggolts/
Ольга Берггольц - прижизненная легенда. Ее называли и называют "музой блокадного
города", "Мадонной блокады" и просто "нашей Олей"... Ее трагический голос обрел
силу в осажденном Ленинграде. "Писать честно, о том именно, что чувствуешь, о
том именно, что думаешь, - это стало и есть для меня заветом", - сказала
Берггольц в начале своего творческого пути и осталась верна себе до конца.
Ленинградская поэма
I
Я как рубеж запомню вечер:
декабрь, безогненная мгла,
я хлеб в руке домой несла,
и вдруг соседка мне навстречу.
- Сменяй на платье,- говорит,-
менять не хочешь - дай по дружбе.
Десятый день, как дочь лежит.
Не хороню. Ей гробик нужен.
Его за хлеб сколотят нам.
Отдай. Ведь ты сама рожала...-
И я сказала: - Не отдам.-
И бедный ломоть крепче сжала.
- Отдай,- она просила,- ты
сама ребенка хоронила.
Я принесла тогда цветы,
чтоб ты украсила могилу.-
...Как будто на краю земли,
одни, во мгле, в жестокой схватке,
две женщины, мы рядом шли,
две матери, две ленинградки.
И, одержимая, она
молила долго, горько, робко.
И сил хватило у меня
не уступить мой хлеб на гробик.
И сил хватило - привести
ее к себе, шепнув угрюмо:
- На, съешь кусочек, съешь... прости!
Мне для живых не жаль - не думай.-
...Прожив декабрь, январь, февраль,
я повторяю с дрожью счастья:
мне ничего живым не жаль -
ни слез, ни радости, ни страсти.
Перед лицом твоим, Война,
я поднимаю клятву эту,
как вечной жизни эстафету,
что мне друзьями вручена.
Их множество - друзей моих,
друзей родного Ленинграда.
О, мы задохлись бы без них
в мучительном кольце блокады.
.............
.............
IV
Дорогой жизни шел к нам хлеб,
дорогой дружбы многих к многим.
Еще не знают на земле
страшней и радостней дороги.
И я навек тобой горда,
сестра моя, москвичка Маша,
за твой февральский путь сюда,
в блокаду к нам, дорогой нашей.
Золотоглаза и строга,
как прутик, тоненькая станом,
в огромных русских сапогах,
в чужом тулупчике, с наганом,-
и ты рвалась сквозь смерть и лед,
как все, тревогой одержима,-
моя отчизна, мой народ,
великодушный и любимый.
И ты вела машину к нам,
подарков полную до края.
Ты знала - я теперь одна,
мой муж погиб, я голодаю.
Но то же, то же, что со мной,
со всеми сделала блокада.
И для тебя слились в одно
и я и горе Ленинграда.
И, ночью плача за меня,
ты забирала на рассветах
в освобожденных деревнях
посылки, письма и приветы.
Записывала: "Не забыть:
деревня Хохрино. Петровы.
Зайти на Мойку сто один
к родным. Сказать, что все здоровы,
что Митю долго мучил враг,
но мальчик жив, хоть очень слабый..."
О страшном плене до утра
тебе рассказывали бабы
и лук сбирали по дворам,
в холодных, разоренных хатах:
- На, питерцам свезешь, сестра.
Проси прощенья - чем богаты...-
И ты рвалась - вперед, вперед,
как луч, с неодолимой силой.
Моя отчизна, мой народ,
родная кровь моя,- спасибо!
. . . . . . . . .
. . . . . . . . .
VI
Вот так, исполнены любви,
из-за кольца, из тьмы разлуки
друзья твердили нам: "Живи!",
друзья протягивали руки.
Оледеневшие, в огне,
в крови, пронизанные светом,
они вручили вам и мне
единой жизни эстафету.
Безмерно счастие мое.
Спокойно говорю в ответ им:
- Друзья, мы приняли ее,
мы держим вашу эстафету.
Мы с ней прошли сквозь дни зимы.
В давящей мгле ее терзаний
всей силой сердца жили мы,
всем светом творческих дерзаний.
Да, мы не скроем: в эти дни
мы ели землю, клей, ремни;
но, съев похлебку из ремней,
вставал к станку упрямый мастер,
чтобы точить орудий части,
необходимые войне.
Но он точил, пока рука
могла производить движенья.
И если падал - у станка,
как падает солдат в сраженье.
И люди слушали стихи,
как никогда,- с глубокой верой,
в квартирах черных, как пещеры,
у репродукторов глухих.
И обмерзающей рукой,
перед коптилкой, в стуже адской,
гравировал гравер седой
особый орден - ленинградский.
Колючей проволокой он,
как будто бы венцом терновым,
кругом - по краю - обведен,
блокады символом суровым.
В кольце, плечом к плечу, втроем -
ребенок, женщина, мужчина,
под бомбами, как под дождем,
стоят, глаза к зениту вскинув.
И надпись сердцу дорога,-
она гласит не о награде,
она спокойна и строга:
"Я жил зимою в Ленинграде".
Так дрались мы за рубежи
твои, возлюбленная Жизнь!
И я, как вы,- упряма, зла,-
за них сражалась, как умела.
Душа, крепясь, превозмогла
предательскую немощь тела.
И я утрату понесла.
К ней не притронусь даже словом -
такая боль... И я смогла,
как вы, подняться к жизни снова.
Затем, чтоб вновь и вновь сражаться
за жизнь.
Носитель смерти, враг -
опять над каждым ленинградцем
заносит кованый кулак.
Но, не волнуясь, не боясь,
гляжу в глаза грядущим схваткам:
ведь ты со мной, страна моя,
и я недаром - ленинградка.
Так, с эстафетой вечной жизни,
тобой врученною, отчизна,
иду с тобой путем единым,
во имя мира твоего,
во имя будущего сына
и светлой песни для него.
Для дальней полночи счастливой
ее, заветную мою,
сложила я нетерпеливо
сейчас, в блокаде и в бою.
Не за нее ль идет война?
Не за нее ли ленинградцам
еще бороться, и мужаться,
и мстить без меры? Вот она:
- Здравствуй, крестник
красных командиров,
милый вестник,
вестник мира...
Сны тебе спокойные приснятся -
битвы стихли на земле ночной.
Люди неба больше не боятся,
неба, озаренного луной.
В синей-синей глубине эфира
молодые облака плывут.
Над могилой красных командиров
мудрые терновники цветут.
Ты проснешься на земле цветущей,
вставшей не для боя - для труда.
Ты услышишь ласточек поющих:
ласточки вернулись в города.
Гнезда вьют они - и не боятся!
Вьют в стене пробитой, под окном:
крепче будет гнездышко держаться,
люди больше не покинут дом.
Так чиста теперь людская радость,
точно к миру прикоснулась вновь.
Здравствуй, сын мой, жизнь моя, награда,
здравствуй, победившая любовь!
Июнь - июль 1942
ВЕЧНАЯ СЛАВА ГЕРОЯМ-ЗАЩИТНИКАМ ЛЕНИНГРАДА!
Встреча с Победой
— Здравствуй...
Сердцем, совестью, дыханьем,
всею жизнью говорю тебе:
— Здравствуй, здравствуй.
Пробил час свиданья,
светозарный час в людской судьбе.
Я четыре года самой гордой —
русской верой — верила, любя,
что дождусь —
живою или мертвой,
все равно,—
но я дождусь тебя.
Вот я дождалась тебя — живою...
— Здравствуй...
Что еще тебе сказать?
Губы мне свело священным зноем,
слезы опаляют мне глаза.
Ты прекраснее, чем нам мечталось,—
свет безмерный,
слава,
сила сил.
Ты — как день, когда Земля рождалась,
вся в заре, в сверкании светил.
Ты цветеньем яблоневым белым
осыпаешь землю с высоты.
Ты отрадней песни колыбельной,
полная надежды и мечты.
Ты — такая... Ты пришла такая...
Ты дохнула в мир таким теплом...
Нет, я слова для тебя не знаю.
Ты— Победа. Ты превыше слов.
Счастье грозное твое изведав,
зная тернии твоих путей,
я клянусь тебе, клянусь, Победа,
за себя и всех своих друзей,—
я клянусь, что в жизни нашей новой
мы не позабудем ничего:
ни народной драгоценной крови,
пролитой за это торжество,
ни твоих бессмертных ратных будем,
ни суровых праздников твоих,
ни твоих приказов не забудем,
но во всем достойны будем их.
Я клянусь так жить и так трудиться,
чтобы Родине цвести, цвести...
Чтоб вовек теперь ее границы
никаким врагам не перейти.
Пусть же твой огонь неугасимый
в каждом сердце светит и живет
ради счастья Родины любимой,
ради гордости твоей, Народ.
10 мая 1945